выставка: лекции / чтения / дискуссии
(расписание дискурсивной программы)

2-10 июня 2013 года – Тронный зал пространства “Четверть” (Санкт-Петербург, пер. Пирогова, 18)
2 ноября - 2 декабря 2013 года – Левый карман Красноярского музейного центра (Красноярск, пл. Мира, 1)

Участники выставки/выпуска: Павел Арсеньев, Настя Денисова, Полина Заславская, Алексей Кручковский, Илья Орлов, Наталья Федорова, Никита Пирогов, Никита Сафонов, Анна Толкачева, Иван Химин

Проект расширения границ страницы, переноса поэзии в другой медиум раз за разом доказывает свою обреченность, лишь подчеркивая герметичность каждого из доменов. Меж тем, взаимопроникновение так или иначе происходит, будучи не прямой миграцией одного в другое, но смешением языков, трансгрессией, соскальзыванием. Выставка, сделанная поэтами, не чуждыми художественной практике, и художниками, обладающими поэтическим чутьем, нащупывает этот язык-посредник, обнаруживая разрывы в самой возможности перевода и наводя хрупкие мостики между словесным и пластическим высказыванием. Здесь происходит многократное забвение и изобретение письменности; поэтическая речь размывается, теряет код, обретает пространственность, а художественный жест конституирует себя как текст. Эти направленные друг к другу движения пересекаются в неименуемой (неминуемой) точке, которую и пытаются очертить, обозначить.

Часть авторов работает с текстом, понимаемым пластически, фактурно. Текст претерпевает фенотипические изменения, первоисточник оказывается забыт, утерян или перекроен. Другие работы исходят из имплицитной текстуальности зримого, совокупность изображений оборачивается кодировкой – тень синтаксиса, следы высказывания. Осуществляется своего рода исследование в материале, собирающее сюжеты, связанные с памятью, речью, письмом, именами вещей, границами языка, текстом внутри текста – представляя срез поля, на котором разворачивается игра поэтического/языкового знака и знака художественного.

Анастасия Каркачева, куратор выставки [Текстологии]

---

4 июня круглый стол "Конструирование субъекта: исследовательская и политическая поэзии". Приглашены к участию: Евгения Суслова, Кирилл Корчагин. Начало в 18.00

Каким образом "сложная" поэзия, занятая исследованием мира и языка может быть связана с поэзией политической, нацеленной на преобразование реальности? Эта связь определяется устройством поэтического субъекта -- того, кто говорит. Субъект в обоих этих типах письма не только сообщает что-то (возможно, действительно его волнующее), но и смотрит со стороны на свою речь, подвергает ее непрерывному сомнению и всегда стремится избавиться от ее власти. Это отсутствие готовых позиций отчасти продиктовано опытом "мерцающего субъекта" концептуализма, но разные типы поэтического письма последних лет по-разному используют этот опыт.

6 июня круглый стол "Медиалогическая и институциональная критика современной поэзии". Приглашены к участию: Сергей Огурцов, Никита Сафонов и Кирилл Корчагин с докладом "Политэкономия поэзии". Начало в 18.00

Главный объект, вызывающий подозрение авангардного искусства — материальные и медиальные, социальные и идеологические основания самого же искусства. Внимание к медиуму во всех смыслах, от телесных (голос), включая традиционные и потому незаметные (бумага) и вплоть до электронных. Безусловно, не стоит забывать и о — семиотическом — микроуровне медиального: авангардная поэзия наследует неотменимому маллармеанскому императиву «поэзия состоит не из идей, а из слов». То, что русские формалисты называли самовитостью и самообращенностью слова, а Лакан — подступом к символическому («все, что это слово хочет сказать, сводится к тому, что оно не что иное, как слово»), направлено против прозрачности, инструментальных средств и прямой читаемости. Говоря иначе, язык материален и первичен, и все переживаемое есть напряжение и отношение букв и буквенных кластеров, одновременно борющихся со значениями и отказывающихся появляться. Если уж на то пошло (на то, чтобы быть материалистами), то следует признать мышление и производство поэзии — зависящим прежде всего от медиумов (от семиотических до материальных) как средств закрепления знаков, их хранения и обмена ими. Этот материализм означающего делает большими марксистами Малларме и леттрристов, чем апологетов вульгарной социологии.
Кроме того, только анализируя материальные и социальные основания поэзии можно увидеть зависимость поэзии от неотрефлексированных форм бытования и, следовательно, расторгнуть договор с устоявшимися формами с тем, чтобы спасти само имя или сущность поэзии, извлечь ее из-под своих же обломков, т.е. например рассмотреть феномен ее отождествиления с линейным письмом (а следовательно, концептуальным мышлением и историческим сознанием), приведшего к выпадению поэзии из генеративной процедуры искусства и впадению в зависимость от материальной судьбы текста как носителя информации.

8 июня презентации новой крафт-книги Эдуарда Лукоянова "Хочется какого-то культурного терроризма и желательно прямо сейчас". Начало в 17.00

---

Вышел в свет #13 [Транслит] : Школа языка

Каковы отношения поэзии с языком? Казалось бы, этот вопрос можно назвать риторическим, но вместе с тем, если попробовать добиться хотя бы двух ответов на него, легко убедиться, что это будут взаимоисключающие теории знака (а также экономика речи, топология языка, политика референта и политэкономия поэзии как института). Именно поэтому ответ на него обречен носить столь же риторический и множественный характер. Можно сказать, что поэзии никогда не вредит внимание к (своему) языку, но в то же время многие — от наивного читателя до самых изощренных авангардистских программ — добивались от поэзии некоей транзитивности, что в известной степени аналитичности «нереференциального письма» противоречит. И в любом случае, являющееся и необходимой питательной средой и одновременно опасностью для поэзии, внимание к языку грозит сделать ее, что называется, умственной, избыточно сложной и «не греющей душу». И уж наверняка это имеет отношение к поэтической школе, назвавшей себя школой языка. Но даже если и так, лингвоцентричная поэзия — это в том числе выбор одного из фронтов в давнем споре ремесла и мысли, которая разворачивается как в поэзии, так и в «изобразительных» и предположительно тех искусствах, о которых мы знаем меньше. И эта линия всегда была связана с рефлексией — методологически, с эссеистичностью — жанрово, с теорией — дисциплинарно, с дискурсивным сообществом — институционально. И в этом смысле речь идет о безусловно и по преимуществу поэзии авангардной.

И как всякий авангард единственное в чем не сомневается такая поэзия — это сомнение в своих основаниях — материальных и медиальных, социальных и идеологических. Внимание (оно же подозрение) к медиуму во всех смыслах, от самых телесных (дыхание, голос — Ч. Олсон), включая традиционные и потому незаметные (бумага — в эссе С. Огурцова) и вплоть до электронных (новые медиа — у М. Перлофф). Безусловно, не стоит забывать и о — семиотическом — микроуровне медиального: эта поэзия наследует неотменимому маллармеанскому императиву «поэзия состоит не из идей, а из слов».Говоря иначе, язык материален и первичен, и все переживаемое есть напряжение и отношение букв и буквенных кластеров, одновременно борющихся со значениями и отказывающихся появляться». Если уж на то пошло (на то, чтобы быть материалистами), то следует признать мышление и производство поэзии — зависящим прежде всего от медиумов (от семиотических до материальных) как средств закрепления знаков, их хранения и обмена ими. Этот материализм означающего делает большими марксистами Малларме и леттрристов, чем апологетов вульгарной социологии.

Но это и поэзия, как уже было сказано, обвенчавшаяся с теорией. Это вызывало подозрения — что основная задача «демистификации референциальной обманчивости языка» носит характер более лингвистический и философский, чем поэтический», что это экспериментальный перехлест в деле саботажа «примитивной кустарной промышленности», что это критика самого современного состояния поэзии, но уже внеположная «собственно поэтическим задачам». <...> 
Язык, понятый через Маркса и Витгенштейна, заставлял отбрасывать «референциальность как сбивающий с пути поиск горшочка на конце радуги, полного товара или идеологии».Таким образом, один из главных уроков, который можно было выучить в «школе языка» заключался в том, что политика высказывания может заключаться не только в плане референциальном, чем обычно ограничивается понимание политичности поэзии.

Не избежать в этом номере конфликта с ожиданиями тех, кто привык понимать левую поэзию как рассказ о или призыв к революции (впрочем, даже в этих двух вариантах язык начинает вести себя по-разному, на что стоило бы обратить большее внимание, чем на остающийся неизменным референт). Языковая поэзия — это не намерение сделать язык поэзии сложным, чтобы его не понимал «обычный человек», но скорее попытка рассмотреть саму «обычность», «естественность» как устроенную не так уж и просто (одна из таких моделей в остраняющем пересказе дается Бернстином «Я смотрю в свое сердце и записываю слова, исходящие из него»). Якобы противопоставленная «прямому высказыванию», языковая поэзия может послужить хорошую службу и социальной коммуникации. Да, это обрыв бойкой коммуникации как чреватой идеологической трансмиссией, но обрыв ради установления (условий) новой коммуникации, перехода от другого типа синтаксиса к другому типу общественных отношений, новому социальному синтаксису. Это политическая критика языка, развернутая в поэзии. «В экспериментальной поэзии эстетические поиски изоморфны поискам социальным», а «литературные приемы, приводящие к семантическому сдвигу, имели политическое значение» говорит Лин Хеджинян.

В известном смысле этот номер [Транслит] является опытом не столько литературной историографии, сколько саморефлексии, рекогнисцировки сообщества. Именно поэтому этот выпуск [Транслит] сопровождается коллективным выставочным проектом [см. описание и участников выставки «Текстологии»], работы которого сближают дискурсивные и изобразительные эксперименты. 

СОДЕРЖАНИЕ:

АЛЕКСАНДР УЛАНОВ. Промелькнув?
ШАМШАД АБДУЛЛАЕВ. По краю старого дневника
КИРИЛЛ КОРЧАГИН. Распределенная речь: протяженность и дробность в поэзии Драгомощенко
ЕВГЕНИЯ СУСЛОВА. Рефлексивная поэтика Роберта Крили: между языком и мышлением
РОБЕРТ КРИЛИ. Из разных книг (в пер. Е. Сусловой)
МЭРДЖОРИ ПЕРЛОФФ. После языковой поэзии: теоретическое недовольство новым (в пер. Н. Сафонова)
МАЙКЛ ПАЛМЕР. Серия Бодлер (в пер. С. Огурцова, Н. Сафонова)
КИРИЛЛ КОРЧАГИН. Эксклюзивное предложение Рона Силлимана
РОН СИЛЛИМАН. От теории к практике (в пер. К. Корчагина)
РОН СИЛЛИМАН. Политэкономия поэзии (в пер. Н. Артемьевой)
ЛИН ХЕДЖИНЯН. Материалы (вопросы Д. Дьюрич, в пер. Е. Сусловой)
СЕРГЕЙ ОГУРЦОВ. Фрагменты логики видимого;
СЕРГЕЙ ОГУРЦОВ. Кроме тел и языков
ЕВГЕНИЯ СУСЛОВА. Иконы различений
НИКИТА САФОНОВ. Без названия (Повествования 3, 8, 13, 21)
НИКИТА САФОНОВ. Геометрия срезов: опыт трассирующих проекций
ДЕНИС ЛАРИОНОВ. Демонтаж аттракциона
ЧАРЛЬЗ БЕРНСТИН / НАТАЛЬЯ ФЕДОРОВА. Общие различия
ДЖОН ЭШБЕРИ. Shateau hardware (в пер. Л. Оборина)
ЭММАНУЭЛЬ ОКАР / КРИСТИАН ПРИЖАН. Два письма через океан (в пер. Н. Сафонова)
КЛОД РУАЙЕ-ЖУРНУ. Описательный метод (в пер. К. Корчагина)
ПАВЕЛ АРСЕНЬЕВ. Языковые отношения: страх/страсть
ТАТЬЯНА НИКИШИНА. Морис Бланшо, право говорить от третьего лица
МИШЕЛЬ де СЕРТО. Взятие речи (в пер. П. Арсеньева)
ЭНСЛИ МОРС / БЕЛА ШАЕВИЧ. Свободе есть: все плохо (свободные марксистские странствия по американским литературным полям)
“ТЕКСТОЛОГИИ” (текст куратора А. Каркачевой)
ПАВЕЛ АРСЕНЬЕВ. Примечания переводчика (видео)
АЛЕКСЕЙ КРУЧКОВСКИЙ. Записи А. Кручковского, непонятные ему самому (живопись)
НИКИТА САФОНОВ. Статическая консоль пейзажа (фотограммы)
АННА ТОЛКАЧЕВА. Посвящение Бернстину (видео)
ПОЛИНА ЗАСЛАВСКАЯ. Утварь (смешанная техника)
SUMMARY (пер. Энсли Морс)

Презентация #13 [Транслит] : Школы языка состоится 17 мая в Петербурге и 19 мая в Москве

---